городе все об этом судачат. Я ответила, что не верю ни единому слову. А тебе решила не говорить; вот только если бы я тебе не открылась нынче, я бы точно заболела. Ах, сестра, что же нам теперь делать?

Ибо мисс Браунинг поднялась без единого слова и теперь выходила из комнаты решительно и величественно.

— Я собираюсь надеть капор и все прочее, а потом пойду к миссис Доус и уличу ее в бессовестной лжи.

— Ох, не называй это такими словами, сестра! Они звучат так неприлично! Скажи вместо этого «заблуждение», ведь у нее не было никакого злого умысла. Кроме того… кроме того… а вдруг окажется, что это правда? Знаешь, сестра, это меня сильнее всего и мучит: многие вещи звучали так похоже на правду!

— Какие вещи? — осведомилась мисс Браунинг, которая все еще стояла, гневно распрямившись, посреди комнаты.

— Ну… говорят, к примеру, о том, что Молли передала ему письмо.

— Кому — ему? Как прикажешь разобраться, что к чему, если ты не можешь ничего рассказать связно? — Мисс Браунинг опустилась на ближайший стул и мысленно поклялась не терять терпения.

— «Ему» — это мистеру Престону. И это, надо думать, правда, потому как ее не оказалось рядом, когда я спросила, согласна ли она, что синий при свете свечей будет казаться зеленым — мне так сказал молодой человек, — а она как раз побежала через улицу, а миссис Гудинаф как раз входила в лавку, именно так, как она и говорит.

Расстройство мисс Браунинг пересилило гнев, поэтому она ограничилась следующим:

— Фиби, ты сведешь меня с ума. Повтори, что ты слышала от миссис Доус, да хоть раз в жизни говори толково и внятно.

— Да я и так стараюсь, как могу, пересказать тебе все как было.

— Что ты слышала от миссис Доус?

— Что Молли и мистер Престон ведут себя так, как если бы она была служанкой, а он — садовником: встречаются в самое неподходящее время в самых неподходящих местах, она падает в обморок в его объятиях и они гуляют вместе по ночам, и состоят в переписке, и передают письма из рук в руки, — вот об этом-то я, сестра, и говорила, потому как я, почитай, видела это своими глазами. Я видела, как она перебежала через улицу к лавке Гринстеда — а он как раз в то время был там, потому как мы его только что видели, — а в руке у нее было письмо, а потом, когда она вернулась, вся запыхавшаяся да раскрасневшаяся, его у нее уже не было. Вот только тогда я ничего такого не подумала, а теперь весь город только о том и говорит и бог знает что на нее возводит, и будто бы одна им дорога пожениться.

Мисс Фиби в очередной раз ударилась в слезы, однако плач оборвался, когда она получила пощечину. Мисс Браунинг стояла над ней, вся трепеща от гнева:

— Фиби, если я еще хоть раз услышу от тебя подобный вздор, я просто выгоню тебя из дому!

— Я ведь только повторила слова миссис Доус, а ты сама спросила что и как, — робко и смиренно ответила мисс Фиби. — Дороти, это ты зря.

— Не твое дело, что зря, а что не зря. Не о том речь. Мне нужно придумать, как положить конец этим измышлениям.

— Но, Дороти, это не одни измышления, как бы ты их ни называла; боюсь, есть в них и доля правды, хотя, когда миссис Доус мне все рассказала, я ей ответила, что это выдумки.

— Если я прямо сейчас отправлюсь к миссис Доус и она повторит мне все то же самое, боюсь, я дам ей затрещину — не стерплю я, что про дочь бедной Мэри рассказывают бог весть что, да еще с таким видом, будто это просто любопытная новость, как про того поросенка о двух головах, что родился у свиньи Джеймса Хоррока, — произнесла мисс Браунинг, на деле размышляя вслух. — А от этого пользы не будет, один вред. Фиби, уж ты меня прости, что я тебя ударила по щеке, вот только я тебе отвешу по новой, если ты станешь повторять подобный вздор.

Фиби присела рядом с сестрой, взяла ее морщинистую руку в свои и принялась поглаживать — так она всегда принимала извинения мисс Браунинг.

— Если я поговорю с Молли, бедняжка станет отпираться, если она хотя бы вполовину так испорчена, как о ней говорят, а если нет — умучит себя угрызениями совести. Нет, действовать надо по-другому. Миссис Гудинаф… ну, она у нас ослица, даже если я и сумею ее убедить, она не убедит никого больше. Нет, раз уж миссис Доус все сказала тебе, пусть теперь скажет и мне, а я завяжу руки узлом в муфте и уж как-нибудь исхитрюсь не выйти из себя. Выслушаю все, что она сможет мне сказать, а потом передам мистеру Гибсону. Да, так я и поступлю. И не пытайся мне возражать, Фиби, потому что я все равно не стану слушать.

Мисс Браунинг отправилась к миссис Доус и начала, соблюдая все правила приличия, выспрашивать, что за слухи ходят по Холлингфорду касательно Молли и мистера Престона; миссис Доус тут же попалась в расставленные силки и с готовностью выложила все реальные и вымышленные факты, даже и не подозревая, какие над ней собираются тучи и какая буря разразится, едва отзвучит последнее слово. Впрочем, у нее не было долголетней привычки почитания мисс Браунинг, которая заставила бы большинство холлингфордских дам попридержать языки и не перечить. Миссис Доус бросилась отстаивать свою правоту и по ходу упомянула еще один свежий скандал, в который сама, разумеется, не верила, зато верили многие другие; справедливость своих слов она подтвердила столь многочисленными подробностями, что мисс Браунинг едва не сдала позиции и после того, как миссис Доус завершила свой весьма убедительный рассказ, долго сидела в подавленном молчании.

— Да уж! — проговорила она наконец, поднимаясь со стула. — Я очень сожалею, что дожила до этого дня; для меня это такой удар, как если бы несчастье приключилось с кем-то из моей родни. Полагаю, миссис Доус, я должна извиниться перед вами за свои слова, вот только сегодня у меня на это уже нет душевных сил. Я, безусловно, погорячилась, но главная беда не в этом, а во всей этой истории.

— Надеюсь, вы не станете спорить с тем, что я лишь повторила сведения, которые услышала из надежного источника, — проговорила в ответ миссис Доус.

— Дорогая моя, даже если зло исходит из надежного